Новости

16 октября у минчан была уникальная возможность увидеть и обсудить один из самых модных, необычных и обсуждаемых театральных проектов Москвы. Спектакль  «Борис» — это метафора про судьбу России и не только. Вживую спектакль показывают в Музее Москвы, и в нём задействованы более тысячи артефактов: церковная утварь, гробы с мумиями русских царей, керамика, трубы из дерева и побывавшие в пожаре изразцы. Режиссёр Дмитрий Крымов и продюсер Леонид Роберман рассказали о том, как звучит этот спектакль сейчас и что он значит для понимания самих себя.

Показ постановки прошёл в рамках совместной инициативы форума «ТЕАРТ» и проекта фестиваля «Золотая Маска» «Видеопоказы лучших российских спектаклей». 

Модератором разговора выступила директор форума «ТЕАРТ» Анжелика Крашевская.

Дмитрий Крымов:  Как авторы мы родились 16 лет назад. Это Был курс театральных художников в ГИТИСе и мы начали ставить спектакли. Сначала художники выходили на сцену и были по-научному перформерами. Появился термин «театр художников», нас начали уважать. Потом мы взяли актёров, но нас всё равно продолжали называть «театром художников». Потом уже мы стали оформлять спектакли, а актёры играть. В общем, получилось так, что не было чёткого распределения задач. Понятно было лишь то, что все занимаются общим любимым делом. 

Леонид Роберман: Мне на творческом пути встретился Дмитрий Крымов — и это вопрос не производственный, а вопрос человеческий. Для меня всегда было важно иметь человека, ради которого имеет смысл работать. У Кирилла Крока, директора Вахтанговского театра, например, есть Римас Туминас. У меня есть Дмитрий Крымов — и это большое везение. Вместе мы сделали 2 проекта. 

Дмитрий Крымов: Когда мы делали «Борис» чётко я понимал, о чём он. Про жесткость власти, которая превращает любого человека в труп, как только он начинает ею обладать. Мне удалось поработать с замечательными артистами, прелестными по характеру и дарованиям. 

Обычно я заранее знаю, каким будет спектакль. С «Борисом»  было иначе. Если помните, в спектакле звучит мотив из «Мой ласковый и нежный зверь». Мы репетировали в театре Советской Армии, в этом имперском театре в виде звезды, в сталинском ужасном театре. И рядом на площади Суворова происходят демонстрации. Какая-то церковная сходка, во время которой раздалась эта музыка. Мы выглянули в окно: это была православная «ходилка» с хоругвями и с портретами певца Талькова. И мы решили, что эта музыка должна быть в спектакле. Здесь нет никаких правил. Здорово, когда артисты сами придумывают что-то в процессе, импровизируют.

Особенно интересно работать с оригинальным текстом. Тот текст, который мне не нужен, я убираю. А тот текст, которого мне не хватает, я придумываю сам. Обычно это делаю я или актриса Маша Смольникова. Она очень любит поболтать на сцене, и получается у неё очень хорошо. 

Перед тем, как всё будет откалибровано, необходимо пройти очень свободный период репетиций, когда почти ничему не говорится «нет». В этом процессе рождается много нового. 

Художницей спектакля сталя моя студентка 4 курса (прим: Анна Гребенникова). Ранее она как-то сделала этюд «Бориса Годунова». В нём был огромный картонный красный рояль, на котором краской было написано «Москва». Мне показалось, что этот рояль — это что-то уважительное, как Роллс-Ройс, и все родители и бабушки ведут своих чад к этому роялю заветному. Что-то в этом есть такое сладострастное, как власть, он манит, поэтому в нем-то и гибнет Тимофей в конце спектакля. 

Дмитрий Крымов: Этот спектакль — не антреприза, там занято 35-40 человек. Это намного больше, чем в обычном спектакле. С этим, конечно, очень сложно, и помещение не наше, актёры разные. Но мы «Бориса» играли в прошлом году почти весь сезон. Испортила картину пандемия. Мы все хотим играть его и дальше.

Леонид Роберман: Я не знаю про судьбу этого спектакля ничего. «Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах», поэтому я могу сказать только одно: мы сделали этот проект. Я горжусь этим проектом, мы сыграли его 26 раз. В театре очень редко получается так, что в сезон спектакль показывают 26 раз. В этом спектакле мощнейший потенциал, и я буду стараться сохранять этот проект, сколько хватит сил. Ещё важно понимать, что у всего есть свой срок. Допустим, спектакль может числиться в репертуаре театра, а фактически — он уже давно помер, в нём нет жизни, он уже давно играется без затраты, без ощущения сегодняшнего дня. Но я думаю, что ещё долго этот красный рояль будет являться олицетворением той самой власти, к которой человек стремится и в которой потом гибнет. Сколько сможем, столько и будем его играть.